11 декабря – 90 лет со дня рождения человека-легенды и голоса нескольких поколений Александра Солженицына.
«Страшно подумать, чтоб я стал за писателем, если бы меня не посадили» – именно так Александр Солженицын оценивал жизненный выбор своей молодости. А ведь именно в те годы он принимал участие в становлении одного из перспективнейших направлений технической мысли.
Начало Пути
Его давний предок, простой крестьянин Филипп, вошел в историю в конце XVII века, попав в немилость к самому Петру І. Его прапрадеда за бунт сослали на землю Кавказского войска. С тех пор бунтарей в роду Солженицыных не наблюдалось. Может быть, для этого не было особых причин: семья жила безбедно. Революция отняла у Солженицыных право владеть тем, что они заработали. А в 1918 году в семье произошло два события – трагическое и радостное: в июне в результате несчастного случая погиб Исаакий Солженицын, а 11 декабря появился на свет его сын Александр.
Детские годы великого писателя мало чем отличались от детских лет его сверстников: староста класса, футбол, комсомол, радости и трудности обычного школьника. С другой стороны, от отца ему досталась тяга к знаниям и самостоятельность мысли. В первые месяцы учебы на физмате Ростовского университета Солженицын загорелся идеей написать книгу о первой мировой войне и революции, одним из героев которой он видел своего отца. Не всем дано воплотить в жизнь юношеские планы, но его идея осуществилась. Несколько десятилетий спустя… А в 1939 году мечта об эпопее уровня «Войны и мира» привела Александра Солженицына на заочное отделение Московского института истории, философии, литературы – для того времени вообще было характерно убеждение, что всему надо учиться.
На Марфинской шарашке… требовалось оценивать качество слышимости по различным телефонным трактам. При всем совершенстве приборов еще не был изобретен такой, который бы стрелкой показывал это качество. Только голос диктора…и уши слухачей на конце тракта могли дать оценку через процент ошибок… Нержин занимался… наилучшей математической организацией этих испытаний.
А. Солженицын. В круге первом.
Возможно, по окончании университетов стал бы Солженицын обычным советским инженером, писал бы «в стол» свой эпохальный труд, и все в его судьбе было бы благополучно. Однако жизнь, как обычно, распорядилась по-своему: грянула война. Началось хождение по мукам, которое и делает человека тем, кто он есть на самом деле. Военная карьера Солженицына тоже сложилась неплохо: офицерская школа, ордена Отечественной войны 2-й степени и Красной Звезды, звание капитана. Последние фронтовые впечатления — выход из окружения в Восточной Пруссии — были использованы в «Августе четырнадцатого» при описании «самсоновской катастрофы» — гибели армии А. В. Самсонова, в рядах которой находился отец писателя. Путем своего отца молодой Солженицын прошел в январе 45-го, а уже в феврале его арестовали, отследив переписку с другом детства, в которой Ленин был назван Володькой, а Сталин –Паханом. Наверное, тогда он уже был тем Солженицыным, которого впоследствии узнает весь мир. Ему довелось пройти все круги ада и однажды оказаться в первом.
Замкнутый круг ада
«Вы по-прежнему в аду, но поднялись в его лучший, высший круг – в первый. Вы спрашиваете, что такое шарашка? Шарашку… придумал Данте. Он разрывался – куда ему поместить античных мудрецов?… Совесть возрожденца не могла примириться, чтобы светлоумных мужей смешать с прочими грешниками и обречь их телесным пыткам. И Данте придумал для них особое место…» Так говорит о шарашках герой романа «В круге первом» Лев Рубин. Вне ада Лев Рубин звался Лев Копелев, был другом Солженицына, именно он передал в журнал «Новый мир» рассказ «Один день Ивана Денисовича», который принес Солженицыну мировую славу. Вот так все и сходится в один круг. Только шарашки придумал далеко не Данте. «Все эти шарашки повелись с девятьсот тридцатого года, как стали инженеров косяками гнать… На воле невозможно собрать в одной конструкторской группе двух больших инженеров или двух больших ученых: начинают бороться за имя, за славу, за сталинскую премию, обязательно один другого выживет. Поэтому все конструкторские бюро на воле – это бледный кружок вокруг одной яркой головы. А на шарашке? Ни слава, ни деньги никому не грозят… Так создано многое в нашей науке! И в этом – основная идея шарашек», – позже говорил сам писатель. В довоенных шарашках силами невинно осужденных инженеров был спроектирован Беломорско-Балтийский канал, разработана 130-миллиметровая двухорудийная башенная установка и 45-миллиметровая противотанковая пушка М-42. Однако массовый размах принудительная мобилизация интеллекта для решения прикладных, как правило, засекреченных или узковедомственных задач приобрела только после войны. Именно об этом советском феномене (а это действительно феномен – разве что в Германии изредка встречались подобные заведения) и идет речь в роиане Солженицына «В круге первом». Правда, у Марфинской шарашки, куда попал Солженицын, особая судьба.
«В этом январе (1948 года. — Авт.) Отцу восточных и западных народов кто-то подсказал идею создать особую секретную телефонию — такую, чтоб никто ничего не мог бы понять, даже перехватив его телефонный разговор. Такую, чтоб можно было с кунцевской дачи разговаривать с Молотовым в Нью-Йорке. Августейшим пальцем с желтым пятном никотина у ногтя генералиссимус выбрал на карте объект Марфино, до того занимавшийся созданием портативных милицейских радиопередатчиков. Исторические слова при этом были сказаны такие: «За-чэм мне эти передатчики? Квар-тырных варов ловить?» И сроку дал — до первого января сорок девятого года. Потом подумал и добавил: «Ладна, да первого мая» ( «В круге первом»). С тех пор там разрабатывали аппараты особой телефонии, потом – знаменитые «вертушки» — спецтелефоны для советского руководства, а над Марфинским институтом опрокинулся рог изобилия: английская, американская и немецкая трофейная аппаратура, техническая интеллигенция, вызванная из лагерей, ремонт старого корпуса семинарии, где находился институт, постройка новых корпусов, новые экспериментальные мастерские. Солженицын попал сюда в 1947-м как математик. Несмотря на всю засекреченность заведения, мы можем сделать кое-какие выводы о том, чем же он там занимался.
Все дело в том, что Александр Исаевич предстает в романе «В круге первом» в образе Глеба Нержина, кроме всего прочего занимавшегося распознаванием голосов по телефону и выяснением, что именно делает голос человека неповторимым. «И никто, кажется, раньше этим не занимался… На Марфинской шарашке… требовалось оценивать качество слышимости по различным телефонным трактам. При всем совершенстве приборов еще не был изобретен такой, который бы стрелкой показывал это качество. Только голос диктора… и уши слухачей на конце тракта могли дать оценку через процент ошибок… Нержин занимался…наилучшей математической организацией этих испытаний». Глеб Нержин становится жертвой интриг, которые плетут внутри шарашки две конкурирующие лаборатории. Гибнет дело многих лет: тайно написанный историко-философский труд о революции 17-го года, загнавшей Россию в худшую из тираний. Туда, куда теперь перебросят Нержина, его взять нельзя. Заключенных, отправленных на этап, грузят в машину с надписью «Мясо»…
Так написано в романе, а какова была реальность шарашки, покрыто завесой тайны и грифом секретности. Сам Солженицын однажды рассказал, что в первые полгода существования шарашки он обустраивал местную библиотеку, а заключенным жилось очень свободно: они вели беседы на философские темы, слушали Би-би-си, читали, оборудовали лаборатории… Глеб Нержин в итоге выбрал другую, парадоксальную свободу – на периферии ГУЛАГа, далеко не в первом круге ада. Но это была свобода от противной ему системы, на которую не мог работать… А что же было на самом деле? Совсем немного известно со слов еще одного друга Солженицына – Дмитрия Панина (в книге – философ и христианин Сологодин): «Мы мирно беседовали, сгребая листья, как вдруг к нам подошел младшина и извиняющимся тоном сообщил: «Панин и Солженицын, собирайтесь с вещами!» В тот же день нас отправили в Бутырку, откуда через тридцать пять дней этапировали в Казахстан, в Экибастуз». А рукописи Александра Солженицына из института вынес другой его товарищ – Гумер Измайлов (в книге – татарин Булатов), попавший во время войны в плен и работавший на заводе «Сименс» (в книге – «Лоренц»). Досрочно освобожден за вклад в создание аппаратов, позволяющих определять личность человека по его голосу.
50 лет спустя
Первый круг ада просуществовал до 1954 года. Потом шарашки превратились в засекреченные города под номерами, где продолжали трудиться вольнонаемными многие из бывших заключенных: кого-то удерживала подписка о неразглашении, кого-то – научные перспективы и грядущие открытия мирового масштаба, например в авиастроении и ракетно-космической отрасли. А лаборатория №8, она же Марфинская шарашка, превратилась в НИИ автоматики на пересечении московских улиц Ботанической и Академика Комарова. Последние десять лет этот институт вроде бы относился к министерству авиационной промышленности РФ. Вроде бы именно здесь родилось 8-е Главное управление КГБ СССР, отвечавшее за создание шифровальных систем. В 1970-е годы здесь разрабатывали «ядерный чемоданчик». Правда, тогда еще никто не знал, какую форму примет устройство для главы государства: это мог быть и пульт с кнопочками, и электронный блокнот, и портфель, и даже «телефон» – главной задачей было уместить в маленьком объеме принципиально несовместимые компоненты и максимально упростить управление. Первым владельцем чемоданчика должен был стать Брежнев, но конструкторы не успели – эксплуатация изобретения началась только в 1983 году…
Повесть об ученых, которым свобода нужна не меньше, чем поэтам и писателям, и которые ее не имеют на бескрайних просторах тоталитарного государства, опубликована за границей в 1968 году. А в 1997 Александр Солженицын, уже не заключенный, а всемирно известный писатель, лауреат Нобелевской премии, снова посетил ту самую Марфинскую шарашку – НИИ автоматики на Ботанической. В то время новые разработки почти не финансировались, а «ядерный чемоданчик» с трудом держался на плаву – срок эксплуатации «автоматизированной системы управления стратегическими ядерными силами России» тоже не вечен… «Вы знаете, – поделился эмоциями Солженицын, – в долгих жизнях такое бывает: кажется, прошлое отодвигается на большое расстояние, и уже не верится, что это было в твоей жизни. И вдруг попадаешь сюда снова – совершенно потрясательное впечатление».
Спустя несколько лет в НИИ автоматики вновь вернулся государственный заказ, был проведен ремонт, пришли работать новые специалисты. Институт и поныне остался засекреченным, а о том, что здесь когда-то работал Солженицын, не знает почти никто из нынешних его сотрудников.
Кстати
Концовка рассказа «Один день Ивана Денисовича» цитируется в книге знаменитого психолога Дейла Карнеги «Как перестать беспокоиться и начать жить»:
«Засыпал Шухов, вполне удоволенный. На дню у него выдалось сегодня много удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый».
